lx3h5

я выгораю

:)

Не верь друзьям, они никогда не скажут что от тебя веет только негативом и пессимизмом

За что трахается проститутка-стендапер?




За смешные деньги

paint

Иногда я делаю место куда пишу все что думаю, и скидываю что мне нравится. А потом забываю, и нахожу спустя год. Почему я не могу остановиться?

По поручению офицеров полка
К. Симонов
1943

Я вас обязан известить,
Что не дошло до адресата
Письмо, что в ящик опустить
Не постыдились вы когда-то.

Ваш муж не получил письма,
Он не был ранен словом пошлым,
Не вздрогнул, не сошел с ума,
Не проклял все, что было в прошлом.

Когда он поднимал бойцов
В атаку у руин вокзала,
Тупая грубость ваших слов
Его, по счастью, не терзала.

Когда шагал он тяжело,
Стянув кровавой тряпкой рану,
Письмо от вас еще все шло,
Еще, по счастью, было рано.

Когда на камни он упал
И смерть оборвала дыханье,
Он все еще не получал,
По счастью, вашего посланья.

Могу вам сообщить о том,
Что, завернувши в плащ-палатки,
Мы ночью в сквере городском
Его зарыли после схватки.

Стоит звезда из жести там
И рядом тополь — для приметы...
А впрочем, я забыл, что вам,
Наверно, безразлично это.

Письмо нам утром принесли...
Его, за смертью адресата,
Между собой мы вслух прочли —
Уж вы простите нам, солдатам.

Быть может, память коротка
У вас. По общему желанью,
От имени всего полка
Я вам напомню содержанье.

Вы написали, что уж год,
Как вы знакомы с новым мужем.
А старый, если и придет,
Вам будет все равно ненужен.

Что вы не знаете беды,
Живете хорошо. И кстати,
Теперь вам никакой нужды
Нет в лейтенантском аттестате.

Чтоб писем он от вас не ждал
И вас не утруждал бы снова...
Вот именно: «не утруждал»...
Вы побольней искали слова.

И все. И больше ничего.
Мы перечли их терпеливо,
Все те слова, что для него
В разлуки час в душе нашли вы.

«Не утруждай». «Муж». «Аттестат»...
Да где ж вы душу потеряли?
Ведь он же был солдат, солдат!
Ведь мы за вас с ним умирали.

Я не хочу судьею быть,
Не все разлуку побеждают,
Не все способны век любить,—
К несчастью, в жизни все бывает.

Ну хорошо, пусть не любим,
Пускай он больше вам ненужен,
Пусть жить вы будете с другим,
Бог с ним, там с мужем ли, не с мужем.

Но ведь солдат не виноват
В том, что он отпуска не знает,
Что третий год себя подряд,
Вас защищая, утруждает.

Что ж, написать вы не смогли
Пусть горьких слов, но благородных.
В своей душе их не нашли —
Так заняли бы где угодно.

В отчизне нашей, к счастью, есть
Немало женских душ высоких,
Они б вам оказали честь —
Вам написали б эти строки;

Они б за вас слова нашли,
Чтоб облегчить тоску чужую.
От нас поклон им до земли,
Поклон за душу их большую.

Не вам, а женщинам другим,
От нас отторженным войною,
О вас мы написать хотим,
Пусть знают — вы тому виною,

Что их мужья на фронте, тут,
Подчас в душе борясь с собою,
С невольною тревогой ждут
Из дома писем перед боем.

Мы ваше не к добру прочли,
Теперь нас втайне горечь мучит:
А вдруг не вы одна смогли,
Вдруг кто-нибудь еще получит?

На суд далеких жен своих
Мы вас пошлем. Вы клеветали
На них. Вы усомниться в них
Нам на минуту повод дали.

Пускай поставят вам в вину,
Что душу птичью вы скрывали,
Что вы за женщину, жену,
Себя так долго выдавали.

А бывший муж ваш — он убит.
Все хорошо. Живите с новым.
Уж мертвый вас не оскорбит
В письме давно ненужным словом.

Живите, не боясь вины,
Он не напишет, не ответит
И, в город возвратись с войны,
С другим вас под руку не встретит.

Лишь за одно еще простить
Придется вам его — за то, что,
Наверно, с месяц приносить
Еще вам будет письма почта.

Уж ничего не сделать тут —
Письмо медлительнее пули.
К вам письма в сентябре придут,
А он убит еще в июле.

О вас там каждая строка,
Вам это, верно, неприятно —
Так я от имени полка
Беру его слова обратно.

Примите же в конце от нас
Презренье наше на прощанье.
Не уважающие вас
Покойного однополчане.

Казнь.

Stod upp för flickan att,
Kunde inte tro han att,
Vad som kommer att hända
Honor avskalade och hangda.

Он стоял на коленях посреди площади Кригеркингторг. Толпа зевак наблюдала за исполнением приговора. А приговорён он был к гражданской и смертной казням. Ещё вчера утром он имел абсолютно всё: титулы, чины, честь, жизнь, всё, а сегодня всё потерял. А из-за чего? Из-за того, что вступился за незнакомую ему девушку, а обидчиками её оказались высокопоставленные чиновники и дворяне. Из-за того, что богатый человек может позволить себе подкупить полицию и составить дело на невинного человека, чтоб потом его казнили.

Сильная метель, как неотъемлемая часть зимней погоды в этих краях, пробирала его голое тело насквозь. Сейчас огласят приговор, над его головой сломают его шпагу, обычный обряд гражданской казни, потом его прогонят между двумя шеренгами его сослуживцев и подчинённых, которые будут бить его палками по спине, а потом его повесят и оставят на площади на пять дней в назидание всем.

Незнакомка же та, которую спас он вчера, была в той толпе и смотрела прямо на него полными слёз, грусти и благодарности глазами. Вдруг раздался громкий, повелительный мужской голос: «Сержант Первого Королевского Гвардейского Каролинерского Полка Фёрсварар ав Мисслюкканденссон приговаривается к гражданской казни с пиннарсранком , а так же к смертельной казни через повешение за государственную измену и посягательство на жизнь, здоровье и имущество Великих Королевских Судей. Приговор привести в исполнение».

Эполеты сорваны, шпага сломана, осталось лишь пройти пиннарсранк и дальше лишь смерть. Он подошёл к солдатскому строю. Плеть сержанта, командовавшего пиннарсранком, ударила по спине Фёрсварара и он пошёл вперёд. С каждым ударом он вспоминал вчерашний день, ту девушку, тех пьяных судей и тот суд, который приговорил его к этим казням.

За день до казни Фёрсварар по своему обыкновению осуществлял утреннюю прогулку по ещё не заснеженной аллее. Стояла очень тёплая для того времени погода, он шёл в одном мундире. Повернув на соседнюю улицу, по которой он, из-за наличия там большого количества питейных заведений, а, следовательно, и огромного количества пьяных людей, не любил ходить, он увидел несколько пьяных мужчин, домогавшихся до молодой девушки. Когда один из них попытался сорвать с неё платье, Фёрсварар выстрелил из пистолета в воздух, и побежал в их сторону. Ударом своего кулака он заставил одного из нападавших упасть в лужу, на что другой достал свою шпагу и попытался ей фехтовать, но в силу своего состояния не смог даже задеть его. Девушка к тому времени смога убежать с улицы. Завязалась драка, один из обидчиков выстрелил в правое плечо Фёрсварара, отчего тот выронил свою шпагу. Взяв в левую руку пистолет, он пару раз выстрелил в них, отчего они разбежались.

Когда они окончательно скрылись из виду, Фёрсварар пошёл обратно домой. Там он достал пулю из своего плеча и перебинтовал руку. Он вышел на балкон с книгой, и, почитав около часа, уснул. Проснулся он оттого, что в его дверь кто-то сильно стучал. Не успел он открыть дверь, как порог перешагнули три человека в форме.

– Кингброттсутреднинг, вы являетесь Сержантом Первого Королевского Гвардейского Каролинерского Полка Фёрсвараром ав Мисслюкканденссоном?
– Королевский Революционный Сыск? – удивился Фёрсварар, – Да, это я, но я не понимаю, зачем я вам нужен?
– Пройдёмте с нами, вы обвиняетесь в покушении на жизнь и здоровье Великого Королевского Судью Фюллбултена ав Рэттвиссона и ещё нескольких Верховных Судей, это расценивается как революционный акт.
– Jag är ren i mina gärningar, – сказал Фёрсварар, – och sanning i anklagelsen ner.
– Сегодня, в половину десятого утра на Берусадгрэнд вы начали драку с несколькими пьяными мужчинами, итогом чего стало простреленное плечо одного из них.
– Они домогались до молодой девушки, и плечо прострелили мне, – он показал своё плечо, – и я не понимаю, при чём тут Королевские Судьи Высших Рангов?
– Это и были они, – сказал один из жандармов, – как бы то ни было, вы обязаны идти с нами.

Фёрсварар надел шинель, вышел из квартиры, и, в сопровождении конвоя жандармов, вышел на улицу. Они шли около получаса, пока не подошли к главному суду города Сторкингховету. Его отвели в камеру ожидания, в которые помещали подозреваемых перед судом. Через некоторое время дверь в камере отперлась, и на пороге появился жандарм с ключами, крикнувший ему: «Вставай, собака, суд начался».
Он вышел из камеры. Его довели до зала суда. Как только он вошёл туда, он был поражён его величиной зала и количеством находящихся там городских обывателей. Обычно на судах подобного вида не бывает столько народа. Прямо напротив двери, в которую он входил, на большой высоте стояло несколько судейских кресел. В центре зала стояло место подсудимого. Когда он занял положенное ему место, все судьи встали и Фёрсварар узнал большинство из них, это и были те похотливые пьяные любители молодых девушек. Великий Королевский Судья Фюллбултен ав Рэттвиссон объявил о начале суда. После того, как был зачитано обвинение, Фёрсварару был задан вопрос, признаёт ли он свою вину в случившемся.

– Признаю ли я свою вину? – задал риторический вопрос Фёрсварар, – Нет! Нет моей вины в том, что я позволил себе исполнить свой долг и защитить девушку, которой не было и семнадцати лет от нападения пятерых пьяных, похотливых животных, которые ещё смеют называть себя судьями, да что там судьями, государственными чиновниками! Да как вам не стыдно носить эти титулы и награды за защиту народа от преступников, когда сами являетесь преступниками? Вы указываете нам, кто для нас главный враг, хотя сами являетесь врагами своего народа. Ладно, давно уже понятно, что вам нет дела до народа, но подумайте о себе, что подумает народ, если после этого заседания снова найдёт вас пьяными в каком-нибудь заведении. Если же вас и это не заботит, то я могу сделать вывод, что заботит наше чиновничество лишь размер кошелька и живота, количество полномочий и привилегий, пышность, роскошность и дороговизна одежд и боле ничего. Да вы недостойны быть чиновниками. В вас нет ни капли достоинства, в вас есть только похоть, чревоугодие, гордыня и неутолимая никогда жажда обогащения, обжорства, празднества, которая должна уже была погубить вас, но ваше положение спасает вас от расплаты, что уготована вам Судьбой. Mänskligheten – обратился он к присутствующим, – друзья мои, вы и вправду верите в весь этот спектакль? Вы и вправду настолько недалёки, что не можете увидеть того, что вижу я в чиновничестве нашем, а вижу я там только греховность и губительную праздность. Хватит терпеть это, друзья мои, и пусть меня казнят, но я никогда не признаю своей вины и от слов своих не откажусь.

В зале поднялся гул, вызванный столь резкими речами Фёрсварара.

– Ну что ж, ты сам вынес себе приговор, – с презрением сказал Фюллбултен ав Рэттвиссон, – завтра ты будешь казнён.

Далее он полностью зачитал приговор. Фёрсварар обдумывал всё озвучиваемое: «Гражданская Казнь, из титулов, чинов и наград мне терять нечего. Пиннарсранк, на войне и не такое проходил полк мой. Виселица, почти мгновенная смерть, не страшно». После окончания заседания он нашёл ту девушку, которую спас утром. Он, было, заговорил с ней, но жандармы взяли его под руки, и повели прочь. Его вывели из здания, и он был поражён, ещё утром была ранняя осень, а сейчас поднялась метель, неизвестно откуда взявшая столько снега, что с порога Сторкингховета не было видно и очертаний Сторстаденфэнгелса, главной городской тюрьмы, что находилась в паре шагах от суда. Его довели до его камеры и заперли там.

Внутри были только нары. Ни постельного белья, ни стула, ни посуды, ничего. Он был рад, что ему нужно прожить здесь лишь день, ведь люди здесь живут месяцами и даже годами. И вот он остался один в камере, уже отойдя от суда. Единственное окно в камере, выходившее на задний двор тюрьмы, было настолько мало, что Фёрсварар не мог просунуть в него руку. Он ещё не совсем понимал что происходит. Можно было подумать, что он был напоен чем-то, и лишь сейчас он пришёл в себя и осознал всё, что произошло с ним. «Зачем, зачем я это сделал? – говорил он сам себе, – пусть, её б изнасиловали эти судьи, но оттого я был бы цел. Хотя, нет, нельзя так, у неё вся жизнь впереди, а я уже никому не нужный сержант, который ничего не добился в жизни. Благо, я умираю за правду, и она освободит меня от страданий моих. Надеюсь, что после моей смерти девушка сия будет счастлива и жизнь её будет радостна». Он встал с нар и обратился к северной стене. Севши на колени, он опустил голову и начал петь молитву: «Gud, som har i sina ugnar människor av ädla blod, dålig krigare ber Dig, de återbetala mitt lidande i himlen» . Лишь в тот момент он по-настоящему осознал всё, что сотворил.

Фёрсварар попытался заснуть, но из-за того, что он был очень голоден, у него не получилось. Он постучал в дверь и позвал надзирателя. Вообще, Тюрьма эта славилась своими надзирателями, которые по рассказам нещадно бьют и насилуют заключённых, вместо еды и питья дают свои экскременты и заставляют их есть. Через некоторое время дверь отпер явно нетрезвый надзиратель:

– Тебе чего, падаль? – спросил он.
– Не могли бы вы принести мне еды, – попросил Фёрсварар, – я не ел весь день.
– А ты заслужил её? – спросил с насмешкой надзиратель, – ладно, тебе ж завтра всё равно помирать, мне не жалко.
– Премного благодарен вам, – сказал Фёсварар.
Надзиратель вышел из камеры и запер дверь. Вскоре дверь снова отперлась, снова вошёл надзиратель, на сей раз с миской:
– На, жри, – сказал он и дал ему тарелку, – нормальной еды не было, но моё говно тебе понравится, обещаю.

Фёрсварар бросил тарелку в надзирателя, и, выхватив у него палку, предназначенную для телесных наказаний заключённых, ударил его по лицу. За вчерашний день в нём накопилось столько злости, и он решил всю её выплеснуть на него. Фёрсварар очередным ударом палки заставил его упасть на пол, и продолжать наносить удары палкой. Надзиратель позвал на помощь, и через минуту в камеру вбежали ещё несколько жандармов. Только вошедши, они достали дубинки и принялись бить Фёрсварара, дабы он успокоился или умер. Он упал на пол и уже перестал сопротивляться. Ему открыли рот и сунули туда содержимое той тарелки. Далее его ещё раз ударили, чтоб он окончательно потерял сознание. Убедившись, что всё нормально, они ушли из камеры и закрыли дверь. Очнулся он поздней ночью. Он попытался встать, но всё тело его болело. Он прильнул к стене и уснул.
Наступило утро.

Всю ночь на площади Кригеркингторг шли приготовления, строились эшафоты, собирались полки для парада. Утренние газеты вовсю печатали речь Фёрсварара, произнесённую им вчера в суде. Его разбудил звук открывающегося замка. Вошёл человек в чёрных плаще, шляпе и шарфе, закрывавшем его лицо, и вручил ему письмо с королевской печатью. Это был Свартбревбэрарен, «Чёрный Почтальон», человек, в чьи обязанности входило в утро казни приносить заключённому Приглашение на Казнь, напоминание о том, что сегодня его казнят, иногда они приносили и другие письма заключённым. Раньше, до появления тюрем, оно имело большое значение, а теперь, когда заключённый сидит в тюрьме и помнит, когда его казнят, Приглашение на Казнь стало формальностью и данью древним традициям. После того, как Фёрсварар прочёл само приглашение, Почтальон протянул ему ещё одно письмо. На нём была лишь печать Почтового Ведомства. Он раскрыл его и обнаружил, что написано оно было той девушкой, спасение которой обернулось его казнью. Почтальон ушёл, и через полчаса в камере появилось пять жандармов-конвоиров. Его вывели на улицу, Фёрсварар был удивлён обилием снега на улице, ещё вчера снега не было совсем. Всё действо проходило в виде парада. Конвоиры подвели его к солдатскому строю, что ровной колонной маршировал на Кригеркингторг. Они вышли на площадь. Строй стал против эшафотов в центре площади. Рота, к которой принадлежал Фёрсварар, выстроилась в две шеренги и приготовила палки для пиннарсранка. Его подвели к стоящему перед строем исполнителю гражданской казни и приказали сесть на колени. Из гордости он притворился, будто не услышал приказа и не сел. Тогда два солдата ударили прикладами ему по ногам, отчего он упал на колени.

Озвучили приговор. С Фёрсврара сорвали эполеты. Офицер-исполнитель поднял над ним его шпагу. Секунда, и он её сломал. Больше для Фёрсварара жизнь была лишена смысла, он лишился того, чем больше всего дорожил – чести. В тот момент единственным утешением ему была мысль о том, что он спас ту незнакомку вчера, и что его это событие заставит общество опомниться. Его раздели, оставив на нём лишь кальсоны. Он встал против эшафота, смотря на него через строй своих бывших сослуживцев. Он не хотел бежать сквозь него, но сильный удар плетью по спине заставил его сдвинуться с места.
Он старался бежать как можно быстрее, надеясь, что кто-нибудь из солдат не успеет его ударить, но нет, палки ритмично и точно били его по спине. При каждом ударе он оглядывался и глядел в глаза своих бывших братьев, предавших его, произнося столь недоумевая: «Vänner, Bröder », – что у некоторых из тех солдат, что были ближе остальных с ним знакомы, глаза наполнялись слезами. Уже к середине строя Фёрсварар стал захлёбываться собственной кровью, а ноги его уже отказывались нести его. Вышел из строя он уже ползком, и изо рта его ручьём текла кровь. И вдруг, сто первый удар, тяжёлый, пробирающий насквозь, полностью повалил его наземь. Фёрсварар ударился носом об брусчатку. Собравши последние силы свои, он поднял голову и увидел офицера-исполнителя.

– Lömska avskum , – сказал он офицеру, захлёбываясь кровью.
– Käften, Rot , – ответил офицер и достал пистолет.

К офицеру подошёл один солдат и сказал, что Фёрсварар не дотянет до повешения. «Так пусть помрёт, а потом мы его мёртвого повесим!» – рассерженно сказал офицер. Повернувшись же к Фёрсварару, он с насмешкой сказал: «Я, было, хотел убить тебя, но не стану этого делать, чтоб ты помучился. Ты будешь лежать здесь, со сломанными костями, в луже своей крови, никому не нужный и всеми покинутый, ты заслужил этого».

Фёрсварар попытался схватить его за ногу, дабы он упал, но чуть приподняв своё окровавленное тело над землёй, он упал и боле не встал. Начался парад. И тут та самая девушка побежала сквозь строи солдат на середину площади, чтоб попрощаться с ним. Она присела подле него перевернула его на спину. Она спросила у него, зачем он вступился за неё в тот день, но он таки не ответил. Его голубые глаза смотрели в небо, куда отправилась его душа.

Наутро же на виселице на эшафоте посреди площади висело тело умершего вчера преступника, лишённого имени, но поступок его возбудил сердца людей, жаждущих справедливости. Его тело должно было стать символом борьбы с инакомыслием, а стало символом будущей революции.
 
Att vara ärlig i denna falska världer,
Och berätta sanningen, när andra ljuger,
Och kan du lägga till döden för sanningen i detta,
För evigt ditt samvete kommer att vara klartta.

Ад Томино

Старшая сестра рвет кровью, младшая сестра плюется огнем.
Милый Томино плюётся заветными драгоценностями.
Tомино умер в одиночестве и попал в ад.
Ад, тьма, без единого цветка.
Не старшая ли сестра Томино бьёт хлыстом?
Множество красных рубцов ноют.
Порка, избиение и удары,
Попасть в вечный ад есть лишь один способ.
Моли, чтобы тебя ввели во тьму ада,
От золотой овцы, от соловья.
Сколько осталось в кожаном мешке,
Готовься к бесконечному путешествию в ад.
Весна приходит и в леса и в долины,
Семь поворотов в темной долине ада.
В клетке соловей, в корзине овца,
В глазах милого Tомино слезы.
Плачь, соловей, для лесов и дождя
Выражая свою любовь к сестре.
Эхо твоего крика разносится через ад,
и расцветает кроваво-красный цветок.
Через семь гор и долин ада,
Милый Томино путешествует в одиночку.
Чтобы поприветствовать тебя в аду,
Мерцающие шипы на скалистой горе
Затыкай свежие проколы во плоти,
Это отметины милого Томино.